Казалось бы, с десяток поблёкших фотографий да скупые архивные документы – вот и всё, что может поведать нам о событиях и людях тех далёких лет, когда в китайском городе Калгане процветали фирмы, снаряжавшие караваны с чаем к отправке в Россию.
Свидетельств непосредственных участников – вообще единицы. Посему, они, разысканные мною в фондах Центра по изучению России Аньхойского университета, тем более ценны.
Первое из них записано в начале 1950-х годов со слов ханькоуского старожила, которому шёл девятый десяток, но который сохранил отличную память и, вдобавок, опирался на свои путевые заметки. По всему видать, некогда богатого и предприимчивого. К сожалению, имя его до нас не дошло.
«Конечно, не многие люди моего круга ходили с караванами, да и я бы не пошёл, если бы не увлечение молодости. Я в ту пору только начинал знакомиться с чайным делом и, что скрывать, в своих мечтах залетал далеко, ой как далеко. Я мечтал стать учёным человеком по чайным делам. Мне казалось, что только в том случае я буду настоящим специалистом, если смогу всё постичь своим опытом, всё увидеть своими глазами. Мне казалось, что со временем я должен совершить путешествие по всем путям, которыми наш чай расходится по миру, как бы далеки и необычны ни были эти пути. Пока я молод, я должен проделать самый тяжёлый путь – пересечь монгольские степи и отправиться в Россию, которая в мои молодые годы казалась много дальше, чем она была на самом деле.
Первые караваны уходили из Калгана на Ургу (впоследствии – Улан Батор – А.К.), когда заканчивались сбор и обработка чая второго урожая, в августе-сентябре. Я отправился с одним из них. Караван снаряжал богатый монгол из Урги. Наш караван состоял из полутора дюжин верблюдов и двух повозок в верблюжьей упряжке. Каждый верблюд нёс четыре ящика байхового чая. Чай следовало доставить в Ургу в течение месяца. За день просрочки хозяин платил более двадцати рублей неустойки. Это ему было невыгодно, и он старался доставить чай в срок. Отправляясь в путь, я полагал, что нам предстоит преодолеть сплошной массив песка, лишённый рек и озёр. На самом деле край, в пределы которого мы вступали, был далёк от нашего представления о пустыне. Правда, на всём протяжении нашего пути до Урги мы не встретили ни единого пресного озерца или речки, но зато было немало солёных озёр и ещё больше колодцев. Помню, что вода в этих колодцах начиналась на глубине пяти-шести метров. Она была солоновато-горькой, иногда отдавала серой. Нам так и не удалось увидеть значительных территорий, покрытых песком, зато нередки были высокие холмы и обширные плато, усыпанные галькой. Растительность в здешних местах небогата, однако повсюду попадалась верблюжья колючка – жёсткий бурьян, унизанный шипами. Верблюды, поражавшие нас своей выносливостью, не в меньшей степени удивляли нас своей неприхотливостью в еде. В течение всего нашего пути через пустыню Гоби верблюды питались только колючкой, при этом, поедали её с жадностью. Характерная деталь: песок, галька, сухие стебли верблюжьей колючки были словно припудрены солью. Даже тогда, когда в степи было тихо, в воздухе стояла солёная пыль, её горьковатый привкус постоянно чувствовался на губах. (…)
Мы не встречали соляных разработок, но караваны, гружёные солью, то и дело попадались нам на пути. …Туда и обратно шла русская почта. Как рассказывали мне в Урге, почта действовала исправно, и ею пользовались китайцы и монголы как самым надёжным средством связи в здешних местах. В тех случаях, когда верблюды не были навьючены солью, на их мощных спинах возвышались стопы досок. Можно себе представить, как дорого ценился лес в здешних местах, если перевозка его через пустыню Гоби была прибыльным делом. Нам рассказывали, что нередко по этой дороге на юг гонят стада быков, баранов, табуны лошадей, но мы лишь однажды видели, как монголы гнали молодых верблюдов. Очевидно,скот гоняли в Китай другими дорогами, где больше воды, а главное, больше корма.
А из Китая на север шел не менее мощный поток грузов… У наших погонщиков, ходивших через пустыню не один десяток раз, глаз был хорошо намётан. Они точно определяли, какой груз идёт с караваном, даже если этот груз был тщательно упакован. «Шёлк пошёл! — выкрикивали они время от времени. – Сахар, виноград, сухие фрукты, чай!». Я не ошибусь, если скажу, что в течение почти двух месяцев нашего пути через Монголию мы видели добрую сотню караванов с чаем. Чтобы чай попал в Россию к сроку, на полпути от Калгана к Урге делали остановку на день-другой и заменяли уставших верблюдов. Очевидно, для русских торговых людей доставка чая к определённому сроку имела немалый смысл; надо было поспеть с чаем к открытию Нижегородской ярмарки.
Когда построили Китайско-восточную железную дорогу, китайский чай пошёл по новому пути. Признаться, я тогда подумал, что был одним из последних китайцев, которые прошли по чайному тракту».
К зиме 1920-1921 годов относятся путевые очерки журналиста и публициста Цюй Цюбо, который свидетельствовал: после разрыва деловых связей Китая с Россий «в торговле наступил застой», «на станциях, расположенных по пути из Харбина до станции Маньчжурия, скопилось много продовольствия…», далее повсюду наблюдалась вызванная Гражданской войной и интервенцией разруха. Довольно долго пробывшему в Стране Советов, каких только суррогатных чаёв, включая морковный, ему испробовать не довелось…
А вот какую картину наблюдала пять лет спустя в Калгане советская переводчица Вера Вишнякова: «Снега выпало мало, но морозы стояли лютые. Верблюды, бесконечные караваны которых каждый день тянулись по калганскому тракту на Улан-Батор, успели обрасти новой шерстью. Огромные, двугорбые их фигуры, нагруженные тяжелой кладью, казались особенно большими рядом с закутанными в меха, темными силуэтами погонщиков, которые вели их на длинных ремнях».
То есть караванный путь, после возведения железнодорожного, исчерпал себя далеко не сразу и, пусть уменьшившись по объёму и перечню товаров, укоротившись, продолжал действовать. Окончательно с верблюда на «железного коня» китайский чай пересел только к 1950-м годам.
Добавить комментарий