Далёкая Поднебесная империя очаровала Пушкина ещё в отроческо-юношеские лицейские лета. Китайскими башенками, храмами, чайными домиками Ораниенбаумского и Царскосельского парков. Настенными росписями и гобеленами. Изящной  фарфоровой посудой в китайском стиле.

«Не отсюда ли, не из этих ли садов, так много говоривших сердцу впечатлительного юноши, идут те величавые образы, которые так бесконечно разнообразны в его поэзии»? —вопрошает поэт Иннокентий Анненский, полагая, что именно ими, в частности, навеяны строки «Руслана и Людмилы»:

«С прохладой вьется ветер майский
И свищет соловей китайский
Во мраке трепетных ветвей».

Свою, пусть скромную, роль сыграли введённые в лицее ―  «по английской системе» ―  утренние и вечерние (в 17 часов) чаепития «с крупитчатыми белыми булками», самовар для пользования, помимо установленных распорядком дня трапез. Чай тогда, кстати, подавался исключительно китайский.  Прививаемые тем самым азы чайной культуры, почти домашняя атмосфера, приятные вкусовые ассоциации – такое и для гения дорогого стоит.

Годы спустя эти чаепития, самовар, «самоварный гогель-могель» опишет в своих мемуарах лицейский друг, затем декабрист Иван Пущин.

Вдобавок Пущин оставит ценное свидетельство о том, как в рождественские праздники 1824 года сосланный в Михайловское Пушкин потчевал гостей чаем с ромом.

А в музее-усадьбе Тригорское вы можете увидеть уникальный самовар начала ХIХ века, за которым (в гостях у семейства Осиповых-Вульф) любил скрашивать ссыльное житьё Александр Сергеевич. Вёл непринуждённые беседы, читал свои стихи… Ах, как отзовётся сие  мило-ироничными сценками, деталями, образами.

Перелистайте-ка «Евгения Онегина».

Вот неспешное бытие бар, при котором время отмеривается не «брегетом», а «обедом, чаем и ужином».

Вот утреннее пробуждение барышни:
«Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
«Пора, дитя мое, вставай».

А вот как передана в указанном произведении задушевность застолий, на которые сходилась

«…Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья…».

И где

«…На столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струёю
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал».

Из «Онегина» же:

«…Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»

Точно подмечено! Этикет предписывал распоряжаться самоваром, разливать чай либо хозяйке дома, либо её заневестившейся дочери  — полюбуйтесь, мол, какая старательная.

«Чашка чая с ромом» ―  ну, о-очень имиджево! Только для настоящих кавалеров!  К коим относят приударяющего за Ольгой «Париса окружных городков» некоего Петушкова.

Был в жизни поэта ещё один самовар, который притягивал его «кипучей натурой» и крепким чаем. Хранящийся ныне в Государственном музее А. С. Пушкина. Самовар принадлежал президенту Российской академии художеств Алексею Николаевичу Оленину, в чьём имении Приютино Пушкин частенько бывал. Ударом колокола дважды в день там гостей приглашали на чай. Пушкин усаживался за стол и церемонно «испрашивал» у хозяйки разрешения самому открыть позолоченный кран в виде орлиной головы.

После гибели поэта самовар приказано было запаять; больше из него не пили…

А вот относящееся к ноябрю 1829 года:

«Зима! Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю…».

Ну, прямо эффект присутствия возникает: чай, как заряд бодрости; досуг, сочетающий приятное с полезным.

В повести «Дубровский» чай фигурирует на контрасте.

Сперва тоже на станции ―  в качестве предлагаемого за отдельную плату. Бедняку-французу, едущему наниматься учителем, таковой явно не по карману.

Вдругорядь  ―  за завтраком богатого вельможи: «В девять часов утра гости, ночевавшие в Покровском, собралися один за другим в гостиной, где кипел уже самовар, перед которым в утреннем платье сидела Марья Кириловна, а Кирила Петрович в байковом сертуке и в туфлях выпивал свою широкую чашку, похожую на полоскательную».

И, наконец, феерическое чаепитие у князя Верейского. Садовая беседка (несомненно, в модном китайском стиле). Некий памятник с таинственными письменами (уж не китайскими ли иероглифами? – А.К.). «…Самовар их ожидал. Князь просил Марью Кириловну хозяйничать в доме старого холостяка. Она разливала чай, слушая неистощимые рассказы любезного говоруна; вдруг раздался выстрел и ракетка осветила небо. Князь подал Марье Кириловне шаль и позвал ее и Троекурова на балкон. Перед домом в темноте разноцветные огни вспыхнули, завертелись, поднялись вверх колосьями, пальмами, фонтанами, посыпались дождем, звездами, угасали и снова вспыхивали».

Кстати, напомню: европейцы заимствовали пиротехнические «действа» из Китая.

Ощутите, дорогие читатели, насколько обильно «струится» чай в «Капитанской дочке».

дорожный сундучок с чайником и чашками,погребецСнаряжаемому на службу Петруше Гринёву кладут вдорожную кибитку «…чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами…».

Дальнейшие события разворачиваются «на границе киргиз-кайсацких степей». Обитатели коих ―  киргизы, казахи, калмыки задолго до русских познакомились с Китаем и чаем. Пушкину, изучавшему их историю, обычаи, быт, несомненно, запомнился чай-«джомба». Прессованный, приготовляемый с бараньим жиром и солью, распространённый поныне.

Далее – казаки, много перенявшие у коренных народов, а через них – у китайцев. Обратите внимание, на постоялом дворе, куда, сбившись с пути, попадают   Гринёв и его спутники, хозяин первым делом подаёт самовар. И далее: «Я предложил вожатому нашему чашку чаю…».

Вернувшись под родительский кров, наш герой с родителями и Машей, вечерами чаёвничают «в гостиной около самовара»: «Я был счастлив, счастлив совершенно — а много ли таковых минут в бедной жизни человеческой?».

Может быть, автор ошибся, перенеся на полстолетия назад бытовые реалии, современником которых являлся? Нет! Пушкин, отлично знавший описываемую «фактуру», скорее всего, имел в виду самовар, напоминавший большой чайник на ножках. Применявшийся китайскими уличными торговцами, кочевниками, а, затем и военными на биваках. Вот такой.

Бессмертные «Повести Белкина»…

С чая Пушкин начинает «Станционного смотрителя». Чай подан путнику дочерью смотрителя ямщицкой станции Дуней. Втроём они наслаждаются напитком,  ведут неторопливую беседу. Чай, словно радушный хозяин званых гостей, встречает читателей, приводит в мир пушкинских героев.

Чай пьют персонажи «Метели».

На полях рукописи «Гробовщика» ―  изображение пузатого самовара, сделанное пером Александра Сергеевича: персонажи пьют из него чай. Кстати, в самой повести о чаепитии только упоминается. Сейчас рисунок ― экспонат Болдинского музея-заповедника.

Раз уж упомянул Болдино – место вдохновенной осени 1830 года, приведу показательный штрих, характеризующий чаефильство поэта: среди экспонатов – два десятка самоваров пушкинской эпохи. Весомо? Ещё бы!

В «Пиковой даме» скупая графиня попрекает приживалку: «Лизавета Ивановна… разливала чай и получала выговоры за лишний расход сахара…».

«Барышня-крестьянка» ―  «бесчайное» исключение? Ой, ли?! Быт семейства Муромских устроен на английский манер. Тем самым подразумевается вышеупомянутый Five o’clock Tea.

Александр Сергеевич не ограничился чаем. Основательно штудировал научную и художественную литературу о родине напитка. К примеру, многотомное «Описание Китайской империи», «О градах китайских» и другие книги.  Чай и чайные церемонии присутствуют там лишь как часть событийной канвы, традиция, фон, деталь. Но для европейца они, несомненно, представляют познавательный интерес.

Подобное чтение требует известного мыслительного труда, оно не праздного любопытства ради и дилетантского верхоглядства для. Конечно же, Пушкин выискивал колоритные факты для своих произведений. Мало того! В «Онегина» предполагалось включить такие строки:

«Конфуций … мудрец Китая
Нас учит юность уважать,
От заблуждений охраняя,
Не торопиться осуждать…».

Поэта от души потчевал чайком и посвящал в тонкости употребления этого напитка основоположник отечественной синологии иеромонах Иакинф Бичурин. Дарил свои книги. Консультировал. Искушал перспективой побывать там, где сам провёл 14 незабвенных лет.

И ведь сказалось. Да ещё как! 7 января 1830 года Пушкин ходатайствует о включении его в состав отправляющегося в Пекин посольства. Последовал «высочайший» отказ.

Ну, хоть в приграничную-то с Китаем Кяхту можно? – взывает он из болдинского уединения. И туда съездить не удалось. Вот ведь жалость! Ибо та являлась своего рода столицей Великого чайного пути; там можно было пообщаться с китайскими купцами, увидеть караваны гружёных чаем верблюдов, почувствовать дыхание Востока…

От тюков до цыбиков

Через культуру (включая чайную) Пушкин по-доброму воспринял Китай.

Оппоненты могут напомнить мне о стихотворении «Клеветникам России», где Китай назван «недвижным». Однако фразу-«аргумент» приводят, выхватив из контекста, искажая смысл; видя указанные государство и общество застывшими, косными, не способными к развитию. Между тем, Пушкин сопоставляет «потрясённый Кремль» и недвижный (то есть незыблемый, вечный) Китай. Учитывая риск быть неправильно понятым, Пушкин варьирует эпитет и в издании 1832 года появляется «далёкого Китая». «В этих колебаниях – верно считает советский литературовед M. Я.Алексеев ―  программа целого ненаписанного трактата».

И, наконец, Александр Сергеевич являлся членом московского Английского клуба. Там главным при чаепитии являлось не только и не столько чувственное наслаждение (хотя важно и оно), сколько духовно-эстетическое. Плюс престиж слыть подлинным знатоком чая и всего с ним связанного.

«В палате английского клоба»: английские клубы в России ХVIII – начала ХХ веков и их влияние на распространение чаепития

Это тем более важно, что в первой трети ХIХ века чай был распространён в основном среди зажиточных слоёв, да и те усвоили культуру чаепотребления далеко не сразу. Пушкин и другие «клабмены» служили образцами для подражания.

Итак, «Солнце русской поэзии», кроме всего прочего, предстаёт пред нами чаефилом, знатоком чая, чайных обычаев и этикета. Чай для него не просто колоритная деталь и рифма, а средство познания, создания и передачи формирующих общественное сознание образов. За ними взору Пушкина открывался сказочный, волнующий, манящий, но, увы, недоступный Китай.

В Китае ныне Пушкин очень популярен. Издаются книги. Изучается творчество. Аньхойский университет, где я сейчас работаю, не исключение. Так, в рамках проходившего в минувшие пушкинские дни телемоста с российскими городами я и выступил с докладом, текст которого почти полностью воспроизвожу в данной статье.

 

В КНР имеется несколько памятников Пушкину. Полюбуйтесь воздвигнутым недавно в городе Хэйхэ. Хоть и с ошибками на постаменте, с шляпой, фасон которой появится на столетие позже кончины поэта.