Вот уж к месту и ко времени пришлось одно из направлений моей деятельности – сценическое воплощение «Братьев Карамазовых», «Идиота», «Преступления и наказания» Достоевского, по которым я читал лекции, проводил мастер-классы для артистов пермского Театра «У моста», студентов Института культуры, консультировал.

Главным образом, именно этим я презентовался в Иране и этим интересен. Причем, не только в узком кругу специалистов.
Признаюсь, для меня самого было неожиданностью тот факт, что здесь Фёдор Михайлович – самый популярный из иностранных авторов, особенно, приведённые выше романы.
Лично убедиться в том помогли общение со студентами, читателями библиотек, покупателями книжных магазинов и даже случайными собеседниками. Показательный пример – ассортимент уличных лотков-«букингов». Причём, не только в столице, но и Исфахане, Куме, других городах, где мне довелось побывать.
Что характерно, среди моих слушателей меньше всего филологов и ни одного русиста (кроме подвернувшихся иностранцев – швейцарца, поляка, сербской семейной четы).

Например, вполне объясним повышенный интерес к предтече экзистенциализма со стороны третьекурсника Кашанского университета Бехруза Афшари — будущего психолога. У торговца коврами исфаханца Навида Шахдэ влечение к классику сугубо личное. Чтобы читать его в подлиннике, он самостоятельно изучил русский язык.
Мотивы литературных экстрим-влечений математиков и «ботанов», я, откровенно говоря, представляю довольно слабо. И дело не только в языковых барьерах, разных ментальности и возрастах.
Было и такое: Аркадий Александрович, согласны, Достоевский — вершина, но нам бы лучше что-либо из любовной лирики Маяковского. Вручают двуязычный томик… С не меньшим воодушевлением декламирую бессмертные строки… Одна восторженная слушательница вторит на фарси. И тут же пеняет мне на нарушение дресс-кода: мол, ай-я-яй, Вы в храм культуры заявились в кроссовках.
Кроме поэта революции, среди лидирующих — «Война и мир» Толстого, чеховские пьесы, Гоголь, шолоховский «Тихий Дон». Пушкин же представлен куда менее (в первую очередь стихи).

Необычными оказались вопросы. Типа, почему Достоевский так жестоко обходится со своими героями? Или, в чём сходство и различия между Родионом Раскольниковым и Дмитрием Карамазовым? Отвечаю, мол, оба ни в грош не ставят жизнь потенциальных жертв, оба уверены в своём праве на убийство. Иллюстрирую цитатами.
Студент-недоучка Раскольников решает для себя дилемму:

«Тварь я дрожащая или право имею?». Мнит себя представителем элиты, коей позволено выбраковывать «ненужные особи». И далее созвучное: «…С одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. (…) С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги… Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, — и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен… Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит…».

То же самое — отставной офицер Карамазов:

«Зачем живет такой человек! — глухо прорычал Дмитрий Федорович, почти уже в исступлении от гнева… — …можно ли еще позволить ему бесчестить собою землю, — оглядел он всех, указывая на старика (отца — А.К.) рукой».

Сошлюсь на оценки Марзие Яхьяпур, профессора кафедры русского языка и литературы Тегеранского университета: «В произведениях Ф.М. Достоевского иранцев больше всего привлекает «духовная напряженность» – художественная, философская, религиозная. Творчество писателя тщательно изучается в иранских университетах и уже больше века производит глубокое впечатление как на читателей, так и на иранских авторов. Произведения Ф.М. Достоевского не только расширили представления иранцев о русской литературе, но и обогатили духовную жизнь нашего общества».
Заметьте, всё это при том, что многие его книги были переведены опосредованно — с английского французского, немецкого языков. А, значит, сказывался «эффект испорченного телефона», при котором воспроизводились далеко не все ньюансы.
Ныне все основные произведения Достоевского переведены заново.

Иран: ожидания и реалии