Я жадно расспрашиваю 70-летних и старше китайцев о буре, вихрившейся над Китаем со второй половины 1960-х годов. Листаю старую прессу, документы. Да, трагедия колоссальна! Проще всего ограничиться этой констатацией, указав на некую идеологическую паранойю, которая, мол, сопутствовала истокам, ходу и исходу «Великой культурной революции». Но на уровне иррациональности в ней ничего не понять. Я же стараюсь вычленить некий смысл, функционал и даже позитив.
Рыба гниёт с головы – кто же спорит. Действительно, многие партийно-государственные структуры и высокопоставленные чиновники-ганьбу обюрократились, обросли жирком, оторвались от масс. Отсюда призывы «Мао Джуси», стремившегося сделать свою власть неограниченной.
Вставай, поднимайся, народ на борьбу!
Свергай каппутистов, продажных ганьбу.
Мы им, словно крысам, устроим гоньбу.
Мы их поставим к позорным столбам!
Указана цель нам: «Огонь по штабам!»
И понеслось! Развешивали стенгазеты — дацзыбао. Критиковали Линь Бяо и Конфуция. Выявляли «каппутистов» («лиц, облечённых властью, идущих по капиталистическому пути»). Изживали «пережитки прошлого». Сколачивали красногвардейские группы хунвейбинов (红卫兵) – студенческие и из старших школьников. Из молодых рабочих – бунтари цзаофани (造反). Мелкота и та — хунсяобины.
Из Постановления ЦК КПК от 8 августа 1966 года: «Отважными начинателями Великой пролетарской культурной революции выступают неизвестные дотоле революционные юноши, девушки, подростки. Они напористы и умны. Высказывая мнения, критикуя, разоблачая – через дацзыбао и широкие дискуссии, они ведут решительное наступление на открытых и скрытых представителей буржуазии. В таком великом революционном движении им, разумеется, трудно избежать тех или иных недостатков. Однако главное направление их деятельности неизменно остается верным».
А вот я перевёл фрагмент из тогдашней молодёжной песни:
Мы бойцы Председателя Мао,
Мы в борьбе закаляем сердца,
Мы с идеями Мао Цзэдуна
Жизнь готовы пройти до конца!
Безнаказанность (более того, крышевание со стороны МВД) провоцировала. Досталось не только ганьбу. Сполна ощутили на себе «праведный гнев» творческая интеллигенция, учителя.
Ван Гуанмэй, жена Председателя КНР Лю Шаоци, слыла образцом женственности и утончённости, надевала элегантное ципао и жемчужное ожерелье, сопровождая супруга во время официальных визитов. За то и поплатилась. Её выставили на всенародное позорище с бусами из теннисных мячиков. Самого Лю, объявленного «главным каппутистом», бросили в тюрьму, где тот, по официальной версии умер от воспаления легких.
«Старое» – будь то классические литература, театр, архитектура? Круши! Взамен, даже по вывескам, без фантазии: «новый», «красная» или «революционное». Скажем, «образцовые» пьесы жены Мао Цзян Цин. Реакционные и ревизионистские книги? Жги! Древний храм? Рушь! Памятник? Тоже! Даже Великую Китайскую стену начали было разбирать — свинарники, мол, нужней.
Кое-где, к примеру, в Шанхае, цзаофани попытались осуществлять захват командных высот, рабочие самоуправление и контроль.Создавали ревкомы. Организационного опыта и профессиональных знаний им, однако, не доставало. Как следствие бардак, остановка предприятий и возврат на прежние места ганьбу. Мне рассказывали, что одно время не функционировали даже заводы оборонного значения, такие как авиаремонтный в Чэнду.
Материальные стимулы ушли на дальний план. Передовиков награждали в основном почётными грамотами. Что тоже не способствовало развитию экономики.
Доставалось и «американскому бумажному тигру, и «советским ревизионистам».
Враги бегут, по-волчьи воя.
И нынче лозунг наш таков:
«Мы не покинем поля боя,
Не уничтожив всех волков!»
Что с образовательным процессом? Сужу по рассказам коллег из Аньхойского университета, где я сейчас работаю. Мол, митинги бесконечные, все стены дацзыбао оклеены, преподавателей всячески унижают…
Вот одно из обличений: «В учебных заведениях до сих пор господствует буржуазная интеллигенция, стремящаяся к тому, чтобы учащиеся были оторваны от рабочих и крестьян, от практики и труда. Это направлено на выращивание духовной аристократии. Система образования превращена в орудие реставрации капитализма».
И всё это со ссылкой на самого Мао, призвавшего «свергнуть профессоров».
И свергали. «А ну, становись самолётом!» (это согнувшись, с руками в стороны), «Ползи!», «Лай!»… Заставляли напяливать на себя таблички и колпаки с позорными надписями. Лупили, морили голодом и жаждой.
А тут ещё полугодовые каникулы добавили взрывоопасной массы, объём которой пошёл на десятки миллионов.
Вдобавок ко всему ожесточённое противостояние вспыхнуло между самими «юными революционерами». К примеру, хунвейбины с городских окраин и деревень ненавидели, носивших такие же повязки«детишек шишек».
«Картинка с натуры»: Вопя «Клянёмся до последнего вздоха защищать великого вождя и учителя Мао Цзэдуна!!!», они охаживают друг друга дубинами.
Хунсяобины «подсевали» старшим. Но и позитив в их деятельности тоже проявлялся. К примеру, они выявляли «зайцев» в автобусах, пололи грядки, уничтожали вредных насекомых.
Своё видение целей и задач имела армия, которая тоже активно вклинивалась в вышеуказанные разборки. От неё доставалось всем сторонам.
Не довольствуясь «революциями по месту жительства», молодёжь устремлялась в столицу, разъезжала по стране «с целью обмена опытом». Для этого выделялись бесплатные железнодорожные составы, отменялась плата в общественном транспорте.
В вагоны набивались, как селёдка в бочки. Перроны загаживались мусором, испражнениями, мочой.
Когда же Мао понял, что ещё немного и бунтарская масса окончательно выйдет из-под контроля, таковую,объявив политически незрелой, а то и контрреволюционной, придавили опять- таки посредством силовиков.Кое-кого расстреляли. Остальных (около 5,5 млн) сослали по сёлам – «перевоспитываться под руководством бедняков и середняков». Кстати, и Си Цзиньпин «перевоспитывался».
Из пропагандистской брошюры: «Так появилось новое поколение крестьян, которое, обладая социалистической сознательностью и определённым культурным уровнем, вносит большой вклад в строительство новых социалистических деревень. Революционные действия этих юношей и девушек не только с большой силой сметают вековые эксплуататорские взгляды и привычки, отражающие презрение к крестьянам и физическому труду, но и имеют глубокое, далеко идущее значение для постепенного уменьшения различий между рабочими и крестьянами, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом».
И из той же книжицы – иллюстрация:
Между тем, «Культурная революция» продолжалась, приобретя более узкий и целенаправленный характер.
Так, срок обучения в вузах сокращался до двух-трёх лет. «Но,- отмечалось в уже цитированной мной брошюре — за этот укороченный срок учащиеся получают больше практических и теоретических знаний, чем прежде. Это потому, что изъяты бесполезные предметы,.. и, что более важно, усилено идеологическое воспитание, и книжные знания преподаются в тесном сочетании с производственной деятельностью». Далее – о практике на предприятиях и в хозяйствах, создании собственных мастерских и обрабатываемых сельхозучастков, «приглашении рабочих, крестьян и солдат в качестве внештатных учителей». Таким образом, «…учащиеся производят полезные для общества вещи и, что более важно,.. сближаются с трудящимися, проникаются более глубоким к ним чувством и на деле овладевают способностью служить народу».
В соответствии с «линией Председателя Мао» переписали учебники.
Экзамены? «Старая система экзаменов предполагала внезапное нападение на учащихся как на врагов – постановку коварных, головоломных вопросов, загоняющих экзаменуемых в тупик. Теперь же в учебных заведениях всех ступеней практикуется, как правило, система открытых собеседований, при которых задачи объявляются заранее, для их решения учащимся разрешается пользоваться учебными пособиями и советоваться между собой».
Была перестроена система приёма в вузы: «Студенты отбираются, как правило, не из выпускников школ, а из среды лучших молодых рабочих, крестьян и солдат, имеющих, по крайней мере, двухлетний трудовой стаж, по рекомендации масс и с согласия руководства. (…) Таким образом, ликвидировано несправедливое положение дел, при котором трудящимся и их детям был закрыт доступ в вузы в силу критерия «школьная подготовка на первом месте».
Слово непосредственному участнику описываемых событий, затем писателю и публицисту Ван Мэну: «Строился Алый Мир, в котором девятьсот миллионов сердец сольются в одно. Все, от восьми до восьмидесяти, — в едином загоне, все декламируют великие цитаты, все: «Налево коли!», «Направо коли!», «Бей! Бей! Бей!».
Ещё писатель – Юй Хуа:
«Я пошел в школу в первый год культурной революции, а закончил в последний. Чуть ли не каждый день я видел шествия, «митинги борьбы», сражения между группировками «бунтарей»-цзаофаней, уличные драки. Избитые до крови прохожие стали для меня самым обыденным зрелищем. Я своими глазами видел, как мордовали состоявших в партии отцов нескольких моих одноклассников и обзывали их «каппутистами». Цзаофани избивали их до синяков, вешали им на шею позорные таблички, надевали на голову дурацкие колпаки, давали в руки метлы и заставляли целыми днями мести улицу. Прохожие могли пнуть их, плюнуть в лицо. Конечно, и над их детьми в школе издевались. (…)
По всей стране разворачивалась борьба с «низкопоклонством перед учителями». В нашей школе пользовались большим успехом дацзыбао, сочиненные мною… Меня называли «красной кистью» и «красным застрельщиком».
«Митинги борьбы» проводились на школьном стадионе несколько раз в год. На них разоблачали убийц, насильников и прочих преступников, а в качестве «второстепенных объектов борьбы», по бокам, ставили помещиков, правых элементов и активных контрреволюционеров. (…) Преступники, опустив голову, слушали громовую речь обвинителя, которая завершалась приговором. В президиуме сидели члены уездного революционного комитета. (…) Во времена культурной революции не существовало ни апелляций, ни адвокатов — мы даже не знали, что это такое. Сразу после оглашения приговора солдаты затаскивали парализованных страхом осужденных на грузовик и конвоировали их к морю. За грузовиком бежала и ехала на велосипедах толпа. Я с ужасом смотрел на багрово-черные руки преступников. Из-за того, что руки туго связывали за спиной и надолго так оставляли, в них прекращалось кровообращение. Руки умирали еще до расстрела. (…) Несколько раз мы наблюдали расстрел вблизи. Солдат… пинком заставлял осужденных встать на колени, и, отойдя, чтобы не забрызгало, стрелял в затылок. Если человек не умирал сразу, его добивали. Страшнее всего выглядел перевернутый труп: сзади входное отверстие было маленькое, а спереди пуля проделывала дыру размером с плошку… От вида кровавого месива на месте лица меня колотило».
С лихвой хлебнул всего мой товарищ и коллега — профессор Сюн Сяоци:
«Я, тогда ещё совсем юный — выпускник школы — тоже был опьянён бунтарской романтикой. Увязал пожитки и — даёшь Пекин! Тем более, что проезд на поездах – даром, выдавали продпайки, устраивали на ночлег… Мне довелось участвовать в грандиозном митинге и демонстрации – лавиной без конца и края — на площади Тяньаньмэнь, лично и вблизи видеть Председателя Мао! Кормчий выходил на трибуну в военной форме, с такой же, как у нас, повязкой на рукаве. Махал нам кепкой. Восторг мой был неописуем! Я кричал и пел вместе со всеми. Об ощущении силы и готовности противостоять любому врагу – и говорить не приходится. Пусть только встанут на пути – вмиг расшибём!
Потом – с такими же, как я, юными «архиреволюционерами» колесил от города к городу«для обмена опытом борьбы». Нельзя отрицать у многих из нас искреннего стремления служить родине, бескорыстия. Случаи присвоения конфискованного у «врагов» были крайне редки и тут же сурово пресекались. Нам была чужда сексуальная распущенность. По принципу «клин клином вышибают» преследовались уголовники, «приблатнённая» хулиганствующая шпана.
Финал, как у многих: ссылка в глухую деревню, тяжёлый труд, голод, холод… И так – три года. В 1972 г. разрешили вернуться в родной Хэфэй. Шесть лет проработал на мебельной фабрике – столяром и сборщиком. В университет поступил тридцатилетним. Многое пришлось навёрстывать. И в корне переосмысливать, переоценивать. Но и сейчас, с вершины жизненного опыта, я не считаю себя и своих сверстников потерянным поколением».
Сюну вторит его одноклассник, а ныне переводчик Сюэ Лянцзы:
«Я ещё со школы полюбил русский язык (мы там его шесть лет изучали). Много читал русских книг, в том числе «Как закалялась сталь» Николая Островского. Воодушевили и врезались в память слова о том, как надо прожить жизнь… На стене над кроватью я начертал ленинский лозунг «Учиться, учиться и учиться!». Как и все, я носил в нагрудном кармане «красную книжицу». Тому, у кого её с собой не оказывалось, худо могло быть. И тому, кто модно или, напротив, традиционно одет. Косу обрежут, платье порвут, высокие каблуки сломают…
Меня тоже подхватил «культурно-революционный вихрь». Последствия его для меня оказались менее болезненны, чем для многих сверстников. Будучи направлен в дорожно-строительную бригаду, я наносил разметку на автотрассах. Какой ни есть, а досуг позволял заниматься самообразованием. Я самостоятельно штудировал русский язык, читал Шолохова, Фадеева, других русских и советских классиков. Что впоследствии помогло мне без особых проблем поступить в пединститут, стать филологом-русистом, педагогом.
Но горе не обошло и мою семью. Тяжело заболела мама. Ей требовалась операция, а ведущего специалиста с позорной биркой на шее гоняли в позе «самолёта». Оставшийся за него молодой, неопытный хирург не справился. Мама умерла в 1968 году в 56-летнем возрасте».
Пекинский студент Люй Цзяминь и несколько его сокурсников отправились во Внутреннюю Монголию. 11-летняя жизнь среди кочевников, нелёгкий пастушеский труд, самообразование позволили им многое понять и переосмыслить. Вернувшись в 1978 году в столицу, Люй экстерном закончил университет, поступил в аспирантуру при Академии общественных наук КНР, где изучал экономику. Стал вузовским преподавателем. Под псевдонимом Цзян Жун написал замечательную книгу «Волчий тотем». Прочтите, не пожалеете.
Какова была реакция на всё вышеописанное в СССР? О, даже я, восьмилетний краснодарский пацан, помню разоблачительно-обвинительную кампанию, которая у нас началась! И гневные выступления, и статьи, и карикатуры… Даже барды, начиная с Высоцкого, подключились. По содержанию вроде и правильно излагалось-клеймилось. Но уж очень поверхностно, злорадно-ёрнически.
А вот Михаил Шолохов, когда его попытались подключить к этому, отказался наотрез: «…Я не знаю, что сейчас в Китае происходит. Мне говорили, что идёт борьба с бюрократией. Жестокая, азиатская».
История расставила точки над i. Китайской компартией дана честная принципиальная оценка происходившему. Реабилитированы пострадавшие необоснованно (включая Дэн Сяопина). Однако в Китае никому не позволено спекулировать на трагедии, заявляя, что таковая вытекает из самой сути социализма. Открыты архивные фонды. Как и другие исследователи, я имею возможность побывать там. Никто не прячет в спецхраны газеты и журналы тех лет – листая их, переснимая иллюстрации, лично в том убеждаюсь.
Кстати, традиция рукописно-рисованных стенгазет осталось поныне. Но содержание и оформление их поменялись коренным образом. Стали ярким, празднично-жизнерадостным. Вот, полюбуйтесь – это я в нашем коридоре сфотографировал в преддверии 70-летия КНР.
Более подробно и, что называется, из первых уст – в книге «Исповедь хунвэйбина» Лян Сяошэна. А также весьма рекомендую картины художника Лю Вэньчана, некоторые из которых – ниже.
Добавить комментарий